О буддийских притчах

По давней традиции книга «Сутры ста притч» (Бай Юй Цзин) входит в свод буддийских сочинений на китайском языке Да Цзан Цзин или в китайскую Трипитаку (В Китае имеется несколько старинных изданий всего свода, наиболее раннее относится к 1239 г. Мы пользуемся японским изданием Да Цзан Цзин, наиболее полным по составу и надёжным в смысле учёта всех вариантов входящих в свод текстов. Оно носит название — Заново составленная Трипитака годов Тайсё. T.I-LXXXV. Токио, 1924 – 1929. «Сутра ста притч» входит в т. IV «Трипитаки Тайсё», №209, с.534 – 557), в раздел Бэньюань, «Первопричины», от санскритского jаtaka — «джатака»). Так называются в буддизме рассказы о предыдущих перерождениях Будды и других святых. Отдельные джатаки обычно связываются между собой с помощью причинной связи: состояние, которого достигает человек или иное существо в новом перерождении, обусловлено его благими или злыми делами (кармой) в перерождении предыдущем.

Однако не все произведения раздела Бэньюанъ могут быть названы джатаками. Сюда же входят легенды и притчи, объединяемые под названием «авадана» (avadana), или по-китайски пиюй «уподобления», из которых нас здесь будут интересовать только краткие «уподобления», т.е. собственно притчи (Притчи противопоставляются обширным аваданам-преданиям; примером такой аваданы является текст, опубликованный в книге: Бон-гард-Левин Г. М., Волкова О. Ф. Легенда о Кунале (Kunalavadana из неопубликованной рукописи Asokavadanamala). М., 1963). Как правило, аваданы, в том числе и притчи, отдельными произведениями не являются. Это скорее один из приёмов, употребляемых при рассказывании сутр. Связан этот приём с понятием «средства» (фанбянь, санскр. upaya).

В сутрах, в том числе и в самой популярной из них — «Сутре о лотосе сокровенного закона», (Saddharma-pundarika-sutra), неоднократно говорится об опасности излагать для непосвящённых сокровенный закон учения Будды непосредственно и во всей его глубине. Неподготовленный человек может испугаться, даже отвратиться от истинного пути, в положениях своих несходного с привычными представлениями этого мира. Поэтому лучше действовать исподволь, с помощью особых средств, одним из которых и является рассказывание притч, где сложное и непривычное понятие уподоблено привычным житейским вещам. Одна из притч «Сутры о лотосе сокровенного закона», чаще кратко называемой «Лотосовой сутрой» (цзюань 2), которую мы вследствие её обширности приведём только в кратком изложении, служит хорошим примером таких рассказов и в то же время иллюстрирует, как с помощью притчи объясняется само понятие «средства». Условно эту притчу (в подлиннике названия не имеющую) обычно называют «Притчей о сыне-бедняке».

У одного богача был блудный сын, живший в бедности и добывавший себе пропитание собственным трудом. Долгие годы отец повсюду его разыскивал, но безуспешно. Однажды сын-бедняк неожиданно столкнулся с отцом, испугался роскоши богатого подворья не узнанного им родителя и пустился наутек. Тогда отец велел догнать его и дал сыну привычную для того самую черную работу. И только после ряда постепенных повышений, после того как сын по своему положению приблизился к отцу, богач открыл своему отпрыску, кто он такой, и назначил его своим наследником. В заключение этой истории ученики Будды уподобляют самих себя блудным сыновьям, а Будду — отцу, который постепенно, шаг за шагом, с применением приёмов — «средств» приводит своих духовных сыновей на путь истины.

Как и обычно в буддийских сочинениях, приведённая притча есть лишь «средство», употреблённое в более обширном повествовании, и как самостоятельное произведение рассматриваться не может. Отдельным литературным жанром притчи ещё не стали, хотя, конечно, возможность их выделения в таковой не была исключена.

Однако в том же разделе китайской Трипитаки — Бэньюань — есть произведения особого рода, именуемые «сутры притч» (пиюйцзин, avadana-sutra), где явно намечается тенденция к обособлению притч в отдельный разряд литературы. Таких произведений в Трипитаке совсем немного: кроме «Сутры ста притч» имеется ещё пять сутр этого рода. Все они невелики по объёму — не превышают двух цзюаней, т.е., в древнем китайском, исчислении, двух свитков. Впрочем, стандартная длина свитка в разные периоды менялась. Примером может служить та же «Сутра ста притч», которая в самых старых каталогах обозначена как имеющая десять свитков (цзюаней), а в нынешнем стандартном издании состоит из четырёх свитков. Значит, длина свитка к XI в. (когда были отпечатаны первые стандартные издания) увеличилась в 2 и более раза.

Есть основания думать, что сутры притч, или авадана-сутры, были созданы сравнительно поздно. Если другие сутры анонимны и имена составителей их нам неизвестны, то имена авторов или составителей авадана-сутр дошли до нас в трёх из шести случаев. Это значит, что переводчики знали эти имена и что жизнь их носителей не была отделена от времени перевода слишком большим интервалом. Характерна ещё одна особенность: при указании имени автора, располагающегося, по китайскому обычаю, сразу после заглавия, в сутрах притч употребляется не глагол «создал», как мы это видим в других буддийских сочинениях, создатели которых известны, например в шастрах; вместо него мы обнаруживаем в авадана-сутрах другой глагол — «собрал», что, несомненно, указывает на компиляторскую деятельность и на то, что переводчики об этом знали. Об этом свидетельствуют и скудные биографические сведения, дошедшие до нас.

Обратим внимание, что «собрал», а не «создал» говорится в колофонах именно про Дао-люэ. Творчество этого автора свидетельствует о том, что перед нами (и можно считать, что во всех случаях, разбираемых здесь) сравнительно поздние компиляции и что некоторые из собраний притч, кроме того, составлены непосредственно в Китае на потребу китайского читателя.

Если подавляющее большинство буддийских канонических сочинений оформилось за пределами этой страны и лишь потом они были переведены, то здесь дело обстоит несколько иначе. Сами притчи — несомненно, плод иноземной традиции, но имеющиеся своды притч были составлены или в самом Китае, или за пределами его, но явно с учетом развития китайской литературы того времени. Иными словами, если сутры этого рода и ввезены, то составители их явно ориентировались на китайские вкусы того времени и компилировали эти сочинения в расчёте на тогдашнюю китайскую публику. Этому последнему положению есть и фактические подтверждения, но слишком сложные, чтобы подробно рассматривать их на страницах настоящей статьи.

Тот период, когда в Китае появлялись сутры притч, т.е. II – V., был временем широкого распространения в стране сборников коротких рассказов, наиболее известный из которых — «Поиски духов» был составлен в первой половине IV в. Гань Бао.

Рассказы эти излагают небольшие сюжеты фантастического или позже бытового характера и, как правило, не включают морализующего элемента. Их появление и широкое распространение знаменуют собой тот факт, что в повествовательной прозе этого периода впервые в истории китайской литературы проявляется интерес к сюжету, как таковому, независимо от того, можно ли из данного рассказа вывести некие полезные поучения или нет. Ранее сюжетное повествование, басня, притча, исторический эпизод и т.п. не имели самостоятельного значения и использовались как иллюстрация к философским положениям, как наставляющий потомков исторический прецедент, как повод для морального поучения. Ту же самую тенденцию к выделению сюжета, как имеющего самостоятельное значение литературного явления, мы наблюдаем и в появившихся в это время буддийских сочинениях — книгах притч. Сохранение в них более сильного дидактического оттенка, нежели в светских сборниках коротких рассказов, неудивительно для сборников буддийского толка. Удивительным может показаться другое: столь малый и столь упрощённый наставляющий и морализующий элемент, в них заключённый.

Сравнение с параллельно развивающимися явлениями оригинальной китайской литературы показывает, что в буддийской литературе, прямо или опосредованно восходящей к индийским образцам (в том числе и тогда, когда сводные сутры притч составлены в Китае, но на материале иноземного происхождения), наблюдаются те же процессы. Поскольку в самом выборе переводов и в особенностях подхода к переводимому материалу всегда сказываются вкусы и тенденции эпохи, поскольку переводы являются фактом той словесности, на язык которой переведено произведение (кому придёт в голову изучать, например, Гомера по русским переводам, но переводы Гнедича и Жуковского составляют несомненную, важную даже часть русской литературы), поскольку для передачи особенностей оригинала приходится изобретать средства в языке перевода — по всем этим причинам мы вправе рассматривать сутры притч как имеющие значение для развития китайской литературы прежде всего, как произведения этой литературы, и никакой иной. Не меняет дела и тот факт, что притчи китайских авадана-сутр не сохранились в санскритском (или каком-то ином) оригинале. Для изучения этой исходной литературы мы — хотя бы мысленно — должны прибегать к реконструкциям или допущениям, что имеющийся перевод правильно отражает облик исходного литературного произведения. По изложенным причинам мы рассматриваем сутры притч на фоне китайской литературной действительности того времени.

Взаимовлияние собственно китайской и переводной сюжетной прозы можно расценивать двояко: считать, что перевод буддийских притч вызвал к жизни короткие рассказы этого периода, или же наоборот, что притчи, собранные в сборниках, отразили уже сложившиеся в Китае традиции составления сводов коротких рассказов. Факты истории китайской литературы показывают, что первые сборники коротких рассказов начали появляться в Китае в I в. н.э. Первая же сутра притч была переведена (и, может быть, составлена), как мы уже знаем, в конце II в. Если бы буддийские притчи послужили образцом для китайского короткого рассказа, то в этом последнем непременно наблюдалось бы тяготение к морализации и, может быть, к морализации буддийского толка — и уж во всяком случае, в сборниках рассказов попадались бы вкрапления буддийского материала. Между тем мы наблюдаем как раз обратное: со временем уменьшается дидактичность притч и они по своему облику становятся ближе к собственно китайскому рассказу. Наибольшая близость обнаруживается в тех случаях, когда можно утверждать, что до своего окончательного оформления книга притч определённое время обращалась на китайской почве (к этому вопросу мы ещё вернемся ниже). Нет также в ранних сборниках рассказов (вплоть до V в.) и сюжетов, которые с уверенностью можно было бы квалифицировать как буддийские. Наконец, есть сборники буддийских притч, составленные в самом Китае, а значит, с расчетом на вкусы китайских читателей или слушателей. Все это убеждает нас, что именно буддийская литература этого рода при своем появлении в Китае следовала за китайской, а не наоборот. Все сказанное отнюдь не исключает роль буддийских сюжетов и литературных форм для последующего развития китайской литературы: она, эта роль, как достаточно хорошо известно, была весьма значительной и определила многое во всех слоях китайской словесности.

Об истории создания «Сутры ста притч»

Об истории создания «Сутры ста притч» известно более, чем об остальных сочинениях этого рода. Сведения о ней мы обнаруживаем в двух биобиблиографических сводах, написанных почти одновременно с её переводом на китайский язык, выполненным Гунавриддхи. Первый источник — это каталог буддийских сочинений на китайском языке «Собрание сведений о переводах Трипитаки».

Каталог составлен известным деятелем буддизма Сэн-ю (445 – 518), конечно, не позднее 518 г. — года его смерти. Второе сочинение «Жизнеописания достойных монахов» составлено в 519 г., автор его — Хуэй-цзяо. В обоих сочинениях тексты биографии Гунавриддхи весьма близки друг другу, но есть и разночтения, подчас значительные, точно так же как и в более позднем «Буддийском каталоге годов Кай-юань» датируется 730 г.), автором которого является Чжи-шэн. Приведём в переводе биографию, как она читается в «Собрании сведений», цз. 14, с указанием разночтений по двум другим источникам.

«Гунавриддхи (Gunavrddhi), человек из Центральной Тяньчжу (Индии). В нежные годы, следуя за своим наставником на Пути Будды, стал служить наставнику в законе Большой Колесницы (Махаяны) Сангхасене (Sanghasena) из Тяньчжу. Умный, с цепкой памятью, Тунавриддхи усердствовал в изучении наизусть и мог произнести сверх ста тысяч слов сутр Большой и Малой Колесниц (Хинаяны и Махаяны). Ещё изучал внешние (небуддийские) сочинения и постиг учение о силах инь и ян. В более поздние времена встречался с гадателями и во множестве перенимал их опыт, поэтому его слава мага-даоса была слышна в Западном Крае. В начале годов Цзянь-юань (479) прибыл в столицу и остановился в обители Бай-шали. Взяв в руки посох настоятеля, строго поддерживал благочиние среди своих последователей. Ваны, гуны и другая знать наперебой слали ему приглашения. Первоначально Сангхасена в стране Тяньчжу, выписав и собрав воедино из сутр двенадцати разделов и в Сутрапитаке главнейшие притчи, составил сочинение в целом из ста историй, чтобы наставлять вновь вступающих в учение. Гунавриддхи произносил их все наизусть вместе с поучениями, поясняющими их смысл, а к десятому году правления под девизом Юн-мин (492), осенью, перевел на язык Ци (китайский), всего в десяти цзюанях (свитках) под названием «Сутра ста притч». Кроме того, перевёл сутры «Судатта-чжанчжэ» и «Двенадцать видов судеб», каждая по одной цзюани. После годов Да-мин (457 – 464) переводы сутр прекратились, и его деятельность по распространению в мире драгоценности Закона заслужила всеобщее одобрение. Как человек, Гунавриддхи имел обширнейшие познания, был добр в общении, усерден в следовании Пути Будды, даже по ночам не ленился, и потому толпы людей из иноземных общин-сангха приходили к нему за десять тысяч ли. Купцы из Южных морей все служили его школе, являясь к нему с дарами в течение всего года беспрерывно. Склонен он был к обильным накоплениям и обогащению сокровищниц, но для устроения дел Закона, а не для самого себя. В Цзянье (нынешний Нанкин, тогда — столица династий Ци и Лян), на берегу реки Хуай, построил обитель Чжэнгуань с двухъярусной надвратной башней и скромно украшенными палатами и кельями. В воспитании учеников и в обращении людей в Закон Будды заслуги его очень велики. Во втором году Чжун-син, зимой (конец 502 или начало 503), умер.

Записи в других сочинениях биобиблиографического характера повторяют сказанное в приведённой биографии.

Кроме биографии Гунавриддхи в «Собраниях сведений» мы обнаруживаем некоторые дополнительные данные. В цзюани 9 этого сочинения, в разделе «Предисловия к переводам сутр», имеется подраздел, в который входят две небольшие заметки, касающиеся «Сутры ста притч». Автором первой из них является некий Кан Фасуй, (никаких биографических сведений о нём не обнаружено), и озаглавлена она «Предисловие к сутре притч». В ней сказано следующее.

«Сутра притч (т.е. «Сутра ста притч») — это рассказы, содержащие в себе четыре вида средств-пояснений. Они были рассказаны по случаю Жулаем (Татхагатой) и разъясняют важнейшие поучения безбрежного Закона с помощью соотнесения их с обыденными вещами, которые потом относятся к определённому роду понятий, после чего совершается поворот к пониманию основ Закона. Так объясняются добро и зло, промахи и удачи, должное и воздаяние. Всё это нужно для пробуждения мыслей о том, как избегнуть трёх дорог греха. Сегодня на сто тысяч притч, сказанных Буддой, часто не записано даже одной, но в записанных его поучениях можно найти повторения притч, сказанных в разное время. Ныне эти истории заново собраны в одну книгу, составившую десять цзюаней. Все рассказы от начала до конца представлены в виде отдельных отрывков. Так легче воспринимать их, не испытывая в сердце сомнений. Хотелось бы, чтобы мудрые наставники обрели в этих рассказах средство, получив которое можно навеки подняться в дворцы счастья для заложения основ грядущего».

Кан Фа-суй, как можно видеть, не сомневается, что притчи, собранные в «Сутре ста притч», освящены авторитетом самого Будды. Во всяком случае, его слова свидетельствуют, сколь важно было место, занятое в то время интересующим нас произведением в буддийской проповеди. Что речь идет именно о «Сутре ста притч», ясно из следующей за предисловием заметки неизвестного автора, названной «Запись о переводе той же сутры» и относящейся явно к «Сутре ста притч», а не к какому-либо другому произведению этого рода.

«В десятый год под девизом Юн-мин, в девятую луну, десятый день (16 октября 492 г.), наставник в законе Гунавриддхи из Тяньчжу (Индии) перевёл притчи, выписанные из сутр по двенадцати разделам Хранилища сутр (Сутрапитаки) и собранные в одну книгу, состоящую из ста историй. Наставник из Тяньчжу Сангхасена собрал их и, распространяя учение Большой Колесницы (Махаяны) среди вновь вступивших на путь учения, составил и рассказывал эту сутру».

Все приведённые выше сведения позволяют нам в общих чертах представить историю создания разбираемого сочинения. Отобрал притчи и составил из них книгу наставник-индиец Сангхасена. Его ученик Гунавриддхи, прибывший в Китай в 479 г., перевёл её на китайский язык и записал в 492 г. Биография Гунавриддхи донесла до нас имя его учителя, о котором больше ничего не известно. О Гунавриддхи сказано, что он был «из людей Центральной Индии», но не говорится, что он был рождён в Центральной Индии. Сходную пометку мы находим в биографиях многих других деятелей китайского буддизма. Так, о Кумарадживе тоже говорится, что он «из людей Тяньчжу (Индии)», но далее рассказывается о том, что он родился в Центральной Азии (Куча) и что деятельность его началась в этом районе.

Отметим ещё один факт из биографии Гунавриддхи. Согласно его жизнеописанию, он, будучи учеником Сангхасены, изучал также и другие учения, в частности прославился как знаток даосской магии и гаданий, в основу которых было положено понятие о противоположности инь и ян, тёмного и светлого начал вселенной. (На утверждении этой противоположности строилось учение позднего даосизма.) Нечто подобное мы находим в биографии Кумарадживы. Знакомство Гунавриддхи с даосизмом и даосской магией заставляет думать, что он с молодых лет был связан с китайскими традициями и что молодость его прошла не в Индии, а, по крайней мере, в Центральной Азии и, возможно, в областях, близких к Китаю. А если так, то он, видимо, мог знать короткие рассказы о чудесах, которые в китайской литературе в это время явились художественным отражением представлений позднего даосизма и его идей. Может быть даже, что наставник Сангхасена обучал его в тех же местах: переселение многих буддийских деятелей из Индии в Центральную Азию и Китай — новые центры буддизма — есть неоднократно засвидетельствованный в источниках исторический факт.

Наконец, названия «палат» в обители Чжэнгуань, основанной Гунавриддхи, а именно Шоугуан (палата Света долголетия) и Чжаньюнь (павильон Предсказаний по облакам) — названия, засвидетельствованные в «Жизнеописаниях», — явно даосского, а не буддийского характера. Они подтверждают тот факт, что и в Китае, став уже известным проповедником буддизма, Гунавриддхи по-прежнему оставался в известной степени связанным с даосской традицией.

Из трёх переводов, выполненных согласно биографическим сведениям Гунавриддхи, до нашего времени дошло два: «Сутра ста притч» и «Сутра о домохозяине Судатте». Что же касается третьего перевода — «Сутры о двенадцати видах судеб», — то он давно утерян. Есть другой, более древний перевод, сделанный в конце II или начале III в. Чжи Цянем. Этот перевод носит то же название и включается в современный свод китайской Трипитаки.

Причина столь ранней утраты одного из переводов Гунавриддхи, возможно, заключается в том, что он, обладая, как сказано в его биографии, «цепкой памятью», не все свои переводы записал. В течение тринадцати лет (с 479 г., когда он поселился в столице тогдашнего Китая Цзянье, до 492 г., когда был записан его перевод «Сутры ста притч») Гунавриддхи вёл устную проповедь. Это, в свою очередь, не могло не повлиять на его рассказы по части приспособления их к вкусам китайских слушателей. Рассказы «Сутры ста притч», как можно думать, все имели свой прототип в виде вставных притч в более ранних произведениях.

Несколько слов о названии сутры. Существует три варианта её китайского заглавия: основное, общеупотребительное — «Сутра ста притч», более развёрнутый вариант, переводимый так же «Сутра, где собрано сто притч». Который из трёх вариантов является первоначальным, у нас нет возможности установить. Важно, что все три варианта означают одно и то же. Не должно смущать то обстоятельство, что притч на самом деле 98. Можно, конечно, для получения точного числа добавить введение и заключение, обрамляющие сутру. Но в такой операции нет никакой надобности, ибо числа «сто», «тысяча», «десять тысяч» в китайском языке постоянно употребляются для приближенного, а не точного счета. Так, в «Книгу песен» (Ши-цзин) включено 305 песен, но называют её всегда «книгой из 300 песен».

Имеются попытки реконструировать первоначальное санскритское название сутры. Японские исследователи и переводчики сутры на японский язык Аканума Тидзэн и Нисио Миякоо возводят её название к санскритскому Upama-jataka. Отнесение же её к разряду авадан они считают результатом смешения в китайском переводе понятий upama (собственно «притча») и «авадана», которые одинаково переводятся как пиюй. Признавая правильность наблюдений Аканума и Нисио, отметим, однако, что они скорее указывают на два возможных прототипа китайского слова пиюй в переводах с санскрита, чем действительно реконструируют первоначальное название. Нандзё пытался получить исходное заглавие сутры путем обратного перевода на санскрит: Satavadana-sutra.

Для нас представляются фактом, решающим вопрос, завершающие слова «Сутры ста притч», гласящие: «Конец «Гирлянды цветов глупости», созданной высокочтимым Сангхасеной». Аканума и Нисио замечают, что «автор ещё эту «Сутру ста притч» называет «Гирляндой цветов невероятной глупости». Но ни они, ни Нандзё не пытаются привлечь сказанное в этой фразе для реконструкции. Мы не берёмся произвести эту операцию, но заметим, что таковы обычные концовки индийских сочинений или их частей, в которые по стереотипу индийской литературы включается название сочинения или его части. Поэтому естественно было бы считать «Гирлянду цветов глупости» первоначальным названием разбираемого произведения, а заголовок «Сутра ста притч» полагать названием обработки, произведенной Гунавриддхи, причём этот обиходный заголовок по типу своему является китайским, а не индийским и приспособлен к вкусам и привычкам китайского читателя.

«Сутра ста притч» как памятник китайской повествовательной литературы

По своему составу «Сутра ста притч» отличается от всех остальных сочинений этого разряда своего рода упорядоченностью. В других сутрах притч есть сюжеты слабо оформленные или даже почти не оформленные, рыхлые по своей фактуре вроде приводившейся выше притчи о перерождении и встрече после нового рождения двух братьев-шраманов. Объясняется это тем, что первоначально притчи в буддийских сочинениях самостоятельного значения не имели, а были вкраплениями в более обширное повествование. В «Сутре ста притч» все притчи носят ярко выраженный анекдотический или юмористический характер и каждая из них представляет собой законченный односюжетный рассказ. Строятся они в большинстве своем по одному типу, и в них обычно легко выделяются звенья: завязка, поворот темы и развязка.

Вторым нововведением «Сутры ста притч» было её необычное для сборников коротких рассказов того времени, занявших, как мы уже говорили, видное положение в литературе эпохи Лю-чао, тематическое единство. Другие сборники буддийских притч, а также и собрания китайских коротких рассказов лишены объединяющей темы и составлены скорее по принципу отбора сюжетных повествований вообще. Если же с этой точки зрения взглянуть на «Сутру ста притч», то в ней решительно преобладают — рассказы о глупцах. В сорока одной притче герои их прямо названы глупцами — и их поступки такой характеристике вполне соответствуют. Ещё в шести случаях ведущие персонажи, поименованные «некими людьми» или «кем-то», совершают глупейшие поступки, и от замены этих слов на «глупцы» ничего не изменилось бы в сути рассказа. В остальных рассказах и притчах действуют брахманы, купцы, правители, женщины, воры и разбойники, придворные, лекари, отшельники и их ученики, супружеские пары — вплоть до различных животных (лиса, обезьяна, голуби). И все персонажи совершают глупые поступки, не согласующиеся с тем, что полагается делать в таких случаях, и приводящие к нелепым, смехотворным результатам. Только немногие притчи (мы насчитали таких притч три) стоят несколько особняком.

Единство содержания книги укрепляет нашу уверенность в том, что первоначальным названием сочинения, получившего в Китае название «Сутра ста притч», было «Гирлянда цветов глупости», как это сказано в заключительной её фразе.

Сангхасена и Гунавриддхи не были бы буддийскими проповедниками и «Сутра ста притч» не была бы сутрой, если бы в книге были только рассказы о нелепостях и глупости, без буддийской дидактики.

В биографии Гунавриддхи в «Собрании сведений» говорится о нём как о весьма популярном буддийском проповеднике. В «Каталоге годов Кай-юань» добавлена фраза, свидетельствующая, что его проповеди приносили его обители не только моральное удовлетворение, но и реальный доход. «Любил он копить ценности, — говорится там, — но не для себя, а для утверждения служения Закону Будды». Деятельность его, таким образом, направлена была на распространение буддизма и укрепление позиций этого учения.

«Сутра ста притч» предстает перед нами в обычном для сутр оформлении. Если мы возьмем любую сутру, не являющуюся апокрифической, а также значительную часть апокрифических сутр, то увидим, что начало каждой из них стандартно. Схема вводных частей такова: «Вот что я слышал (или в другом переводе: именно так я слышал). Однажды Будда находился в таком-то месте вместе с такими-то (следует перечисление людей, небожителей, демонов и других персонажей, собравшихся перед Буддой)». Такое начало является законом построения каждого произведения, якобы сказанного (или действительно сказанного) Буддой и потом записанного согласно традиции со слов того или иного ученика, запомнившего рассказ Будды. Введение этого рода носит название «шесть точных сведений», каковые заключаются в следующем.

1. Указание на то, что это подлинные слова Будды (слова: «вот что я слышал» или «именно так я слышал»).
2. Сообщение о том, кто это слышал и с чьих слов записана впоследствии сутра (слово «я», по традиции в связи с сутрами соотносимое, как правило, с любимым учеником Будды — Анандой, который везде следовал за учителем, обладал отличной памятью. Предание считает, что он слово в слово повторил проповеди Будды, другие записали вслед за ним. И так были составлены сутры).
3. Упоминание о времени рассказа Будды («однажды»).
4. Указание на рассказчика («Будда»).
5. Описание места, где рассказывалась сутра («находился в...» — и далее следует название города, чаще всего Вайшали или Раджагриха, и сада, дворца и т.п. в городе или возле него).
6. Перечисление слушателей (более или менее обширный список тех, кто пришёл на собор).

После «шести точных сведений» следует вопрос или серия вопросов, обращённых кем-нибудь из слушателей к Будде, и ответ или серия ответов Будды. Завершаются вопросы и ответы переходом к тексту собственно сутры, предваряемой словами Будды: «Если вы желаете глубже постигнуть смысл мною сказанного, то послушайте сутру под таким-то названием». Тем самым вступление как бы удостоверяет, что мы имеем дело с подлинным рассказом Будды.

Про «Сутру ста притч» известно — как из биографии Гунавриддхи, так и из заключительной фразы самой сутры («…созданная высокочтимым Сангхасеной»), — что традиция вовсе не приписывает составление произведения Будде и совсем не утверждает, будто Будда Шакьямуни когда-нибудь или где-нибудь рассказывал её в сводном виде. И всё-таки мы обнаруживаем в этом собрании притч вступление, полностью аналогичное тем, которые бытуют в канонических сутрах:

«Вот что я слышал. Однажды Будда находился в городе Жилище Правителя, в бамбуковой роще Цяофэн, вместе с великими бхикшу, бодхисаттвами-махасаттвами и с восемью видами небожителей и драконов, — всего было тридцать шесть тысяч человек».

Потом следует серия вопросов пятисот брахмачаринов — последователей «внешних учений». Ответив весьма кратко на эти вопросы и подведя слушателей своими ответами к понятию нирваны, Будда делает их своими последователями. Потом Будда заявляет:

— Слушайте внимательно. Сейчас я вам подробно изложу все притчи.

Примечательно, что вступление к «Сутре ста притч» находится в полном противоречии с тем, что мы знаем о действительной истории этой книги. Почему это случилось? Мы полагаем, что первоначально в сборнике Сангхасены такого вступления не было. Он, как видно из заключительных стихов и завершающей фразы, своей роли автора-составителя и не скрывал. Нелишне будет также обратить внимание на отсутствие подобных вступлений в остальных сборниках притч, имеющих, как мы знаем, иную творческую историю. Однако в процессе рассказывания сутры Гунавриддхи, как можно думать, должен был свидетельствовать перед слушателями истинность высказываемых им сентенций — хотя бы утверждением, что всё рассказываемое берёт начало в подлинной проповеди Будды. Но при внимательном прочтении вопросов и ответов можно обнаружить во вступлении, в заключительных репликах Будды сходство с одним очень известным отрывком из знаменитого даосского сочинения Чжуан-Цзы. Брахмачарины возражают Будде, что раз он ещё не в нирване, то он и не может утверждать что-либо о нирване. Будда напоминает им, что они тоже ещё не испытали смерти, но знают, что смерть — это страдание. Этот ответ оказывается решающим в обращении брахмачаринов на путь истинный. Для сравнения приведём соответствующее место из Чжуан-Цзы (конец главы семнадцатой).

Однажды Чжуан Цзы вместе с Хуэй Цзы прогуливался по мосту над рекой Хао. Чжуан цзы сказал:

— Рыбы выплыли, чтобы порезвиться на свободе, и этому рыбы радуются.

Хуэй цзы возразил:

— Но ведь вы — не рыба. Откуда же вы знаете, чему рады рыбы?

На это Чжуан цзы ответил:

— Но ведь вы — не я. Откуда же вы знаете, что я не знаю, чему рады рыбы?

Такое совпадение приёма вряд ли случайно, особенно если вспомнить, что Гунавриддхи, согласно данным его биографии, занимался в молодости даосской практикой и, следовательно, должен был знать Чжуан-Цзы — одно из основных произведений даосского толка. Можно также показать, что и последовательность вопросов, которые брахмачарины в «Сутре ста притч» задают Будде, и сама их тематика, и ответы Будды — всё это ближе к китайской традиции, чем к проповедям Будды, как они излагаются в сутрах махаянской школы.

В истории буддийской литературы в Китае мы знаем целую серию произведений, которые составлены внутри страны, переводами не являются и рассчитаны на вкусы и требования китайского слушателя или читателя. Цель таких сочинений — сообщить, как относится буддизм к тем понятиям, которые в буддийском каноне не рассматриваются, но в жизни Китая чрезвычайно важны. Одним из таких понятий является сыновняя почтительность. Несмотря на местное происхождение, подобные произведения оформлены как сутры и сказанное в них приписывается Будде. По-китайски они именуются «поддельными» или «сомнительными» сутрами, в европейской же науке их обычно называют «апокрифами» или «апокрифическими сутрами». В неоднократно цитированном «Каталоге годов Кай-юань» имеется специальный раздел, посвящённый «поддельным сутрам». Значит, в VIII в. факт апокрифичности ряда сутр был ясно осознан, и неудивительно, ибо большинство из апокрифов танского времени, появлявшихся в этот период в массовом количестве, преподносят смесь вульгаризированного буддизма и традиционных китайских представлений. До периода Тан дело обстоит сложнее. В ранних дотанских каталогах нет специального раздела «поддельных сутр». Это не значит, что апокрифов в то время ещё не было. Однако, во-первых, само понятие апокрифа ещё не осознано и выделения апокрифов как особого течения китайской литературы в буддизме ещё не произошло; во-вторых, само выделение для исследователя связано с большими трудностями, так как апокрифичность произведений, которые можно отнести к этому разряду, не столь очевидна, как в танский период. Поэтому каждый раз, когда есть подозрение на апокрифичность, произведение приходится тщательно анализировать. Признаки, которые удалось выявить при рассмотрении особенностей «Сутры ста притч», позволяют уверенно отнести её к числу апокрифов, оформившихся весьма рано.